От солнца и усталости у Гая немного кружилась голова. К тому же Ася оказалась права: ремешок сандалии натирал ногу – левую, когда-то уколотую дракончиком… И все же Гай был рад, в глубине души жила догадка: стертая нога заживет, усталость улетучится, а этот солнечный день останется в памяти навсегда. Может быть, потом, через годы, среди синих зимних сумерек вспомнится все: и теплые камни бастионов, и блестки в белой пыли, и седой моряк перед артековцами, и спокойная девочка с якорями на платье…

Когда от обелиска на месте Третьего бастиона они запутанными переулками спускались к Лабораторной балке, Ася сказала:

– Вот это все и есть Корабельная сторона. Здесь самые отчаянные бои были в Первую оборону…

– А во Вторую?

– Тоже, – вздохнула Ася.

Гай понимал, что между Первой и Второй оборонами лежал почти век. Но все равно эти времена в голове смешивались, и казалось, что Севастополь сражался непрерывно много-много лет подряд. Что рядом с нахимовскими матросами дрались на Малаховом кургане морские пехотинцы, пришедшие сюда с эсминцев и крейсеров, и вместе с усатыми солдатами старинных полков – Якутского и Тобольского, Минского и Модлинского, Одесского и Тарутинского и многих-многих других – бросались в атаки на врага красноармейцы и командиры в белых от солнца и пота гимнастерках и пилотках – бойцы Приморской армии, в которой воевал и политрук Нечаев…

Гай уже не раз – с Толиком и один – побывал в Музее флота, на Сапун-горе, в Панораме, слышал много рассказов о боях и подвигах севастопольцев. Да и раньше читал об этом – “Севастопольского мальчика” Станюковича, “Морскую душу” Соболева и даже “Севастопольские рассказы” Толстого (у дедушки была такая большая плоская книга с похожими на фотоснимки иллюстрациями). Но никогда Гай не мог (да, по правде говоря, и не пытался) разобраться в том, что по-научному называется “обилием информации”. Имена адмиралов и командиров, названия люнетов и редутов, подвиг Тридцатой батареи в сорок втором году и Балаклавское сражение в прошлом веке вспоминались вперемешку. Наверно, так все бывает перемешано в дыму, грохоте и сумятице большого боя…

Когда Ася предложила пойти по линии Первой обороны, Гай подумал, что теперь в его знаниях появится хоть какой-то порядок. И правда, номера бастионов, наименования батарей, названия бухт и балок нанизывались, словно бусины, на одну нитку…

На улицах по-прежнему лежала солнечная тишина, и все сражения казались бесконечно давними и далекими. Так, наверно, и должно быть. Затем и защищают в боях люди свои города, чтобы потом был вот такой тихий, безоблачный и неколебимый мир. Чтобы мальчик и девочка могли беззаботно идти по старым бастионам, а на заросшем сурепкой перекрестке мальчишки весело гоняли красно-синий мяч…

– Ася… А ведь где-то в этих местах был снежный бастион, да? Ну, в котором погиб Алабышев.

– Да. Скорее всего, вон там, – Ася махнула легкой пластмассовой сумкой с якорем, – где ребята в мячик играли.

– Я про них и подумал… И вспомнил…

Но, подумав о снежном бастионе, о мальчишках в нем, Гай, конечно, вспомнил и гранату, которую закрыл собой Алабышев. И другую гранату… И других мальчишек – в Херсонесе, – к которым так и не собрался в эти дни. И опять покатилась у него внутри черная дробинка.

– Ах ты черт… – в сердцах сказал Гай.

– Что? Трет ногу? – встревожилась Ася. (Они уже останавливались из-за этого, и Ася положила Гаю в носок прохладный мягкий листик.)

– Да нет… Просто вспомнил. Надо, в конце концов, съездить в Херсонес, того пацана разыскать. Который был пулеметчик с гранатой…

Они спускались по каменному трапу среди заросших двориков на склоне Лабораторной балки. Ася удивленно остановилась.

– Сержика разыскать?

– Ну да…

– А зачем в Херсонес-то ехать?

– Ребят спросить, я же его не знаю… Ой, а ты знаешь?!

Ася помолчала, что-то соображая. Тихонько засмеялась:

– Ты бы сразу меня спросил. Это же внук бабы Ксаны. То есть правнук, сын ее внука, дяди Алеши.

– Вот это да… – выдохнул Гай.

– Разве ты не знал?.. Ну да, ты не спрашивал, я не говорила… А разве ты его у бабы Ксаны не встретил?

– Не… Она сказала, что какой-то Сергийко уехал в Феодосию. Только к школе вернется.

– Он и есть.

– Здесь просто чудеса какие-то, в этом городе. Сплошные совпадения…

– Да какие совпадения? Просто он в тот день за мной в Херсонес увязался. А там я к дедушке пошла, а он с вами остался играть, вот и все…

Сперва Гай обрадовался. Но тут же расстроился:

– Значит, я его не увижу. Я двадцать восьмого домой улечу.

– Жалко… – вздохнула Ася. Непонятно было, что “жалко”. Что улетит или что не увидится с Сержиком?

– Еще бы, – сказал Гай. Тоже непонятно.

– А какое у тебя к нему дело? Может, я помогу?

– Помоги… Помнишь, он тогда гранату потерял? Я знаю, где она… Ну, потом сообразил. Завалилась она там в одно место. Я достану, а ты ему отдашь.

– Еще чего. Я ее тут же в море выкину.

– С ума сошла?

– Это вы, мальчишки, все с ума посходили. Нашли себе игрушки…

– Она же ненастоящая!

– Баба Ксана от этой “ненастоящей” себе нервы извела… А знаешь сколько было случаев? Сперва – ненастоящая, а потом и настоящую откопают…

– Ася…

– Выкину, – сказала она. И Гай подумал, что даже с самыми хорошими девчонками можно разговаривать не о всех делах.

– Получается что? – озабоченно сказал Гай. – Он не знает, где она лежит, а я знаю. Выходит, я будто ее стащил…

Ася быстро глянула на него, и Гай почувствовал, что краснеет.

– Не ты же ее туда спрятал, – сказала Ася.

– Все равно… Эх, жалко, что его нет. – Гаю теперь хотелось увести разговор от гранаты. – Мне еще и поговорить с ним надо. Про бюст… Ты вот не знаешь, что это за герой, а он, наверно, знает… А вдруг это капитан-лейтенант Алабышев, а?

Такая догадка лишь сейчас мелькнула у Гая и в первую секунду показалась невероятной. Но ведь в этом городе, где столько удивительных совпадений и встреч, все возможно.

– Наверно, и дядя Алеша знает, – рассудила Ася. – Ох, я забыла: он же в рейсе… Гай…

– Что?

– Гай… – тихо сказала Ася и махнула сумкой по головкам чертополоха. – А может, тебе не улетать двадцать восьмого?

– А… как?

– Ну, поживи здесь еще… Сержика дождешься. И вообще… У нас в сентябре знаешь как хорошо.

– А школа? – озадаченно спросил Гай.

– Поучился бы в нашей… Кто отдыхает здесь осенью с ребятами, часто устраивают их в здешние школы… Я могу с нашей Мариной Викторовной поговорить, она знаешь, какая хорошая…

– Ха! А Толик? С ним кто поговорит? Он со мной тут и так замаялся, – самокритично высказался Гай. – И билет на самолет уже давно взят. Билет в кассе менять – думаешь, это легко? Там не протолкнешься…

– А зато… – начала Ася и замолчала.

– Что?

– Ну… когда еще потом приедешь-то…

“Это верно”, – подумал Гай. И тоскливое предчувствие скорого расставания с морем, с Севастополем, со всей этой полной удивительных событий жизнью уже не первый раз толкнуло его.

Домой, конечно, хотелось (особенно когда о маме думал; и Юрка вот, мама пишет, все спрашивает: когда Гай приедет?). Но он все равно скоро приедет! И будет дома всегда. На долгие годы. А здесь – словно что-то не закончено. Словно все еще не случилось главного события. Словно ступил на неведомый остров, успел полюбить его, а узнать до конца не успел…

Если бы еще десяток дней такой жизни, а? Неожиданный подарок, прибавление к той короткой неделе каникул, которая здесь осталась Гаю! Он бы со всеми ребятами еще раз встретился, облазил бы напоследок все полюбившиеся места, искупался на всех пляжах, обошел берега над всеми бухтами… И с Пулеметчиком бы решил дело как надо. И… вот и Ася хочет, чтобы он остался…

Конечно, потом все равно придет день расставания, но будет уже легче. Потому что он, Гай, все успеет.

Гай понимал, что в чем-то он обманывает себя. Проще и легче, наверно, не будет. Но, по крайней мере, печаль прощания отодвинулась бы еще на какие-то дни. И дни эти были бы, наверно, тоже радостные и разноцветные…